Сесил Фиск был одним из тех суровых людей эпохи Великой депрессии, о которых слагают легенды. Вы легко узнаете этот архетип — машинист и фермер из Нью-Гемпшира, веривший в три столпа: тяжёлый труд, простые ценности и американские возможности. Говорят, что за день до своей смерти в возрасте 98 лет он колол дрова.
Есть две истории о Сесиле Фиске, обе связаны с его сыном. Первая относится к последнему школьному баскетбольному матчу его сына Карлтона. Сесил звал своего сына Карлом. Остальные звали его Падж (Толстяк), потому что он был толстым ребёнком. Вероятно, это прозвище дала ему тётя.
Сесил Фиск был не из тех людей, которые называют кого-либо Паджем.
Как бы то ни было, Карл играл в баскетбол за школу Чарльзтауна, маленькую школу из маленького городка. Знаете школу Хикори из фильма «Хузиерс» (на русском языке известен под названием «Команда из штата Индиана» — прим. пер.)?
Да, это был Чарльзтаун. Но в те зимние дни весь городок собирался в крошечном спортзале, где играла школьная команда. В последней игре Карла, полуфинале чемпионата штата, его команда играла с действующими чемпионами из Хопкинтона. Соперничество складывалось не в пользу Карла. Он с ростом 188 см был самым высоким в составе Чарльзтауна. В Хопкинтоне же было два более рослых игрока, в том числе Крейг Корсон (206 см), в 1972 году игравший за Северную Каролину в Финале четырёх турнира NCAA.
Но Сесил Фиск воспитывал своего сына не для того, чтобы тот оправдывался. Карл раз за разом атаковал под щитом. В те дни он был прыгучим — 38 дюймов вверх — и был успешен в силовой контактной борьбе. Он снова и снова шёл на больших игроков соперника. Хопкинтон вышел вперёд. Карл вернул команду в игру. Хопкинтон увеличил преимущество до, казалось бы, непреодолимого. Карл снова ответил. Он держал свою команду на волосок от победы, когда прозвучал свисток. Это был не финальный свисток, это был пятый и последний фол Карла. Фиск в слезах покинул поле и со скамейки наблюдал за тем, как его партнёры проиграли с разницей в два очка.
В той игре Карл Фиск набрал 40 очков и сделал 36 подборов.
И когда Карл ушёл с площадки, он увидел своего отца и героя, Сесила, самого сурового и самого лучшего человека, которого когда-либо знал. И до конца своей жизни Карл Фиск запомнил слова, которые его отец произнёс в тот момент.
«Как ты мог промазать четыре штрафных?» — сказал Сесил.
Вторая история отца и сына короче и ближе к нашей теме. Однажды, когда Карлтон уже стал большой звездой «Бостон Ред Сокс», его отец приехал посмотреть на игру. Сесил шёл через подтрибунное помещение, когда его остановил тренер.
«Мистер Фиск, — сказал тренер, — вы отец Карлтона, верно?»
Сесил холодно посмотрел в глаза тренеру.
«Нет, — ответил он, — это Карлтон мой сын».
Как гласит легенда, в первый сезон карьеры Карлтона Фиска в младших лигах у него случился кризис веры, настолько серьёзный, что он подумывал об уходе из бейсбола. Это происходило в Уотерлу в Аойве, довольно поэтично. Фиску было 20 лет.
Кризис не имел никакого отношения к его игре — с первого дня в профессиональном бейсболе было ясно, что Фиску суждено стать звездой, достичь величия, возможно даже попасть в Куперстаун. В первом полном сезоне он отбивал с показателем 33,8%, выбил 12 хоумранов в 62 матчах и показал поистине блестящий потенциал оборонительного кэтчера.
Скаут «Ред Сокс» Мейс Браун после сезона сказал газете Boston Globe: «Карлтон Фиск один из лучших молодых кэтчеров, которых я когда-либо видел».
Проблема была не в его игре. Проблема не была типичной. Он не тосковал по дому, не беспокоился по поводу переездов на автобусе или хаотичной жизни команды младшей лиги, его не отталкивал бейсбол. Фиск любил свою работу. Он жил этой работой. Карлтон Фиск был сыном своего отца.
Так в чём же дело?
В Лиге Среднего Запада «Уотерлу» выиграли 53 матча, проиграв 60. И Фиск знал, что он не сможет столько проигрывать.
Невозможно преувеличить то, насколько Фиск ненавидел проигрывать. Для него не имело значения, где он проигрывал. Для него не имело значения, что никого из тех, от кого зависело его будущее в бейсболе, не волновали результаты игр Лиги Среднего Запада. Точно так же не имело значения то, что никого не волновало поражение баскетбольной команды первокурсников университета Нью-Гемпшира от команды Род-Айленда, единственное поражение команды Фиска в его единственном сезоне в колледже.
«После поражения от Род-Айленда, — приведены слова тренера Нью-Гемпшира Билла Хаубрича в книге «Падж: биография Карлтона Фиска», — все парни отправились в душ, готовясь смотреть матч основной команды. Но не Фиск. Он остался в раздевалке, в форме, положив голову на руки. Наконец, я сказал: ОК, Падж, пора жить дальше».
После поражений он не мог жить дальше. Его партнёр по «Бостону» Деннис Экерсли однажды сказал: «Я думал, что для него это вопрос жизни и смерти». Фиск считал, что это даже больше. Каждое поражение было агонией. Концом. Не существовало ничего хуже, чем поражение. Фиск играл так всю свою карьеру. Он прославился своим упрямством и непреклонностью. В 1974 году он получил страшную травму колена, столкнувшись в доме с игроком «Кливленда» Лероном Ли, и по меньшей мере один врач сомневался, что он сможет продолжить играть кэтчером. Но он вернулся сильнее, чем когда-либо. Как однажды написал великий бостонский журналист Боб Райан: «Фиск был первым кэтчером в истории бейсбола, который проводил девять иннингов и сразу же отправлялся в тренажёрный зал».
Всё это привело к тому, что он сыграл больше матчей, заработал больше ранов и принёс команде больше баз, чем любой другой кэтчер до него. Но правда в том, что он чувствовал себя обязанным делать это. Он должен был работать усерднее других. Он должен был быть сильнее других. Он должен был забивать все штрафные броски. Другого варианта не существовало. Карлтон Фиск до конца был сыном своего отца.
Попросите Фиска назвать своего бейсбольного героя, и вы будете удивлены: это Билл Расселл. Нет, это не бывший шортстоп «Доджерс» (хотя это было бы ещё более удивительно), а Билл Расселл, величайший игрок в истории командных видов спорта, движущая сила династии «Селтикс», «Властелин колец».
То, что Расселл был героем для Фиска, нет ничего удивительного; у этих людей одинаковая спортивная ДНК, Нет, удивительно то, что Расселл это бейсбольный герой Фиска.
«Когда он накрывал бросок, — говорил Фиск, — он не просто выбивал мяч в аут. Он блокировал и возвращал его в игру… Он играл углами и траекториями. Я хотел перенести это на мою работу кэтчера».
Фиск любит рассказывать о том, каково быть кэтчером. Мы брали у него интервью для фильма «Поколения игры», который ежедневно демонстрируется в Зале Славы, и он прекрасно говорил на любые темы, в том числе о своём хоумране в шестой игре Мировой Серии 1975 года. «У каждого должен быть такой момент. В какой бы сфере жизни он не случился, это его момент», — говорил он.
Но особенно он любит говорить о том чувстве, когда сидишь позади дома и просчитываешь каждый момент. Что планирует мой питчер? Насколько он устал? Насколько хорош его кервбол? Каковы сильные стороны отбивающего? Чего ждёт бэттер? Кто выйдет следующим? Когда Фиск прорабатывал в голове бесчисленные переменные, он пытался думать об этом точно так же, как Расселл думал о происходящем на площадке.
«Он знал углы, а я знал слабые места», — говорит Фиск. — «Он знал ситуации, и я знал ситуации. Как сказал Билл Расселл: «Он промахнулся потому, что знал, что Билл был там». Это то влияние, которое я хотел иметь. Тот уровень контроля. Причина, по которой этот парень не был готов к подаче в том, что он знал, что я здесь».
Фиск был выдающимся защитником, но не всегда получал признание этого. Он выиграл «Золотую Перчатку» в дебютном сезоне и не смог повторить этот успех на протяжении всей своей длительной карьеры. Он играл в то время, когда было много блестящих защитных кэтчеров. Он играл во время Джонни Бенча, которого считали величайшим защитным кэтчером в истории. Он играл во время Гэри Картера, изумительного кэтчера. Он играл в одно время с Джимом Сандбергом, Бобом Буном, Риком Демпси, выдающимися игроками обороны. Но защитные таланты Фиска одновременно были очевидными и таинственными. У него была хорошая рука, особенно в молодости, он был фантастическим атлетом. Он был непреклонен, блокируя мячи. Но больше всего Фиск контролировал матчи своим умом, силой воли и отличным взаимодействием с питчерами. Он провёл два сезона с обладателями приза Сая Янга, играл с парой будущих членов Зала Славы и парнем, установившим рекорд по числу сейвов, и гордился своим вкладом в их успехи. Вот что делал Билл Расселл. Он делал лучше всех вокруг себя.
Фиск был избран в Зал Славы в 2000 году и его 37-минутная речь вспоминается в Куперстауне каждый год, потому что 37 минут это очень долго — это на 30 с лишним минут дольше, чем Геттисбергская речь (речь Авраама Линкольна на церемонии открытия Национального солдатского кладбища в Геттисберге, одна из самых известных в истории США — прим. пер.). Фиск потом признался, что не был готов к эмоциональности момента, и ему несколько раз пришлось прерываться. Но он также не стал извиняться за длительность своей речи. Ему нужно было поблагодарить множество людей, и он собирался сделать это, сколько бы времени это не заняло.
* Однажды Фиск заставил руководство «Ред Сокс» переделать его доску в Зале Славы, так как на ней он был назван уроженцем Вермонта. Он действительно был уроженцем Вермонта и родился в Беллоуз-Фоллсе, но только потому, что там была ближайшая больница. Сам Фиск считал себя парнем из Нью-Гемпшира до мозга костей, и новая доска полностью отражала это.
Момент из речи, запомнившийся особенно, произошёл в самом конце, когда Фиск начал говорить о своём отце. До этого он рассказал о своей матери Леоне, назвав её теплой, и упомянув, что она готовит лучшие булочки с корицей в округе Салливан в Нью-Гемпшире. Но это была лёгкая часть. С Сесилом было сложнее.
«И парень, который больше всех способствовал тому, чтобы я был упрямым и решительным, — начал Фиск, — мой отец, Сесил».
Он посмотрел прямо на своего отца, сидевшего в первом ряду.
«Он всегда говорил, — продолжил Фиск, — «не своди глаз с мяча» и «чёрт тебя дери, если ты не может бегать час или два, тебе вообще не стоит там быть». Что ж, отец, я провёл там тридцать лет».
Затем Фиск начал дрожать. Прошло пять секунд, десять, двенадцать…
«Знаешь, — сказал он, — иногда хорошее не выглядит достаточно хорошим».
Фиск снова начал дрожать. Он нервно складывал и разворачивал носовой платок, лежавший перед ним. На этот раз в тишине прошло двадцать секунд. Зрители поддержали его, но слёзы продолжали течь. Отцы и сыновья… сложное дело, вихрь любви и тоски, трений, восхищения и сожаления.
«Я всегда хотел, чтобы ты гордился мной, папа», — сказал Карлтон, глядя прямо на Сесила. — «И иногда то, что ты мог бы сделать лучше, не означает того, что ты сделал это плохо».
Камера повернулась к Сесилу. Тот громко смеялся. Он понимал, к чему всё идёт. Сесил всегда был строг со своим сыном. Ему не за что было извиняться, он вырастил члена Зала славы. Но, возможно, он мог бы стать… ну… что тут сказать? Время нельзя повернуть вспять.
«Знаешь, — сказал Карлтон и его голос стал сильнее, — все эти годы ты следил за тем, чтобы люди знали, что я твой сын. И я горжусь этим».
Теперь его голос звучал как мчащийся вперёд локомотив.
«Но в эти выходные, — продолжал он, — знаешь что?»
Фиск сделал ещё одну паузу, всего на миг, достаточно долгий для того, чтобы подготовиться к самой важной фразе. «В эти выходные ты — отец Карлтона», — закончил он. Зазвучали аплодисменты, а Сесил Фиск улыбнулся и кивнул. Он был отцом своего сына до самого конца.